• Имя

Шутор. Нынешнее имя.
Black [черный]. Имя первой сути.
Mad hatter [безумный шляпник]. Данное имя есть причина внутреней сути.

• Возраст

неизвестно. выглядит примерно лет так на 5-6.

• Ваш пол

кобель.

• Внешность

Все начинает давать трещину, каждое произведение разрушается со временем. Все тот же клоун с более увядшим видом мертвеца, он стал намного хуже чем был, он стал страшнее. Красноречивые глаза кукол сделанные как живые тускнеют и остается только холодный эффект стекла. Рабаты мастеров идут в никуда, они простые недочеты всего мира. И он разрушился. Он сам сделал это с собой. Идеальная кукла. Он ненавидит любое проявление красоты в совершенной форме и он стал разрушать себя, болезнь тоже помогла распаду, но не столько сколько он сам губил себя с удовольствием. Стоит учесть что когда он снова играет роль ребенка, все прежнее не возвращается в нему, за исключением более яркого цвета шерсти однако это все та же обманка. У него осталась гибкость и изворотливость, которая позволяет ему не до конца разрушится, он все так же может скакать и веселится с этими гимнастическими особенностями. Он сохранил свою ужасную худобу, его кожа почти в плотную обтягивает тело, бока сперты весьма близко друг к другу утягивая как корсет. Втянутый живот. Узкая грудная клетка с левой стороны вырезана свастика, им же самим. И идет все то же небольшое занижение к талии. Отсутствие осанки, даже легкая кривизна, по спине бежит порез чем-то напоминающий перевернутый крест. По ребрам с правого бока идут несколько длинных замкнутых линий, которые пересекаются ближе к животу. Костлявый зад, на конце которого остался гибкий и поклоцаный хвост, не хватает кончика. Он не изменился в банальном плане роста, матерости и прочего, он так и остался среднего подвида. Он имеет длинные, жилистые, тонкие лапы, по которым идут одни обрезы, они покрывают лапы до самого локтя с двух сторон. На конце длинных, костлявых пальцев потерявшие свой ядовитый оттенок, черные уже чуть потупленные когти. На правом плече завязана красная  повязка со свастикой, единственное что удалось сохранить в идеально чистом виде. И все те шрамы которые расползаются по лапам, стали не тонкими лентами, а простыми резкими скачками по его коже. Черные подушечки лап с множеством трещин.  По телу так же идет пестрая шерсть. Жесткая, короткая, прямая без подшерстка, она уже еле-еле согревает в себе память былых происшествий. Постепенно каждый его шрам стал проявляться и заметно что он чуть постарел чисто внешне. Тот же привычный фиолетовый цвет который стал намного бледнее чем ранее, он чуть отливает бледно-серым светом как от фонарей. Затылок с ушами с их едким зеленым цветом стал просто цветом бледной травы. Морда стала белее мела, каким-то болезненным цветом отражения луны. Среднего размера шея, на которой  затянут атласный  черный галстук, который прикрывает три вертикальных шрама на его шее, однако в последнее время тот же ранее величественный предмет чуть съехал и уголки каждой раны притворно выглядывают из-за ткани. На голове, где-то чуть выше затылка есть небольшой шрам, так как у него проломленный череп. Стоячие торчком уши, треугольной формы, не большие, купированы. Морда узкая и имеет заостренную к концу форму. Прямая переносица и к концу черный нос. Черты морды стали острыми и хищными, каждое безумное сотрясение внутри и улыбка дергает в своей очередной истерике. Однако его лицо единственное что не удалось изменить так как на нем по прежнему нет не единого шрама и морщины, это как маска которая стала частью кожи. Скучающие стекловидные глаза фарфоровой фигуры на полке с пылью, их голубой цвет ранее такой безбрежный и бледный почти доходящей до белого, стал четким и ядреным, в нем играет только безразличное безумие, больше ничего. Та же зауженная форма, как у гадюки, он всегда имел чуть узкие глаза или же просто всегда держал их прищуренными. Глаза жирно подведены черным цветом, который теперь только четче вырисовывает веки опухшие от бессонницы, они даже кажется чуть подтекли вниз. Красные губы и пустая широкая улыбка, она никогда не оставляет его лицо, даже когда ему кажется что он не улыбается она все ровно расходится по его лицу делая черты более маниакальными. На кончиках губ остались швы, так что его улыбка кажется намного больше и шире благодаря такой особенности его разреза.  Белые зубы. Серые десны и черный как смоль язык без уже красных тонов. Имеет уже чуть более хриплый тон, однако прежнею пластичность и сладость он уберег от разрушения, вечное не нужное лукавство.

• Характер

Он уже не здесь. Кажется он давно потерял нитку которая связывала все в одно полу логическое объяснение. Он никогда не принадлежал миру. Он был солнечным зайчиком, изображая милого ребенка до сей момент. Он был богом веселья, беззаботным существом которое рисовало мелом из чужой крови знаки вопросов и свастику по бокам. Он всегда улыбался и смеялся, он шут, он арлекин, он не чувствует боли. Она убивает его по минутам, разлагая его сознание на мелкие остаточные рефлексы. Он все ровно улыбался, он прыгал как в игре в классики, из его вен текла кровь, ему было весело. Он всегда казался не серьезным малым который только и делает что играет в жестокие игры и при этом не оставляет детской непосредственности. Он кажется наивным, милым, таким доверчивым и самое главное всегда легкомысленным. Если бы эта обложка всегда скрывала те трещины которые разрывают этот образ по полам, растирая его как героиновый порошок в ноздри. Он по своему очень тонко чувствует все что происходит вокруг он все понимает и относится ко всему с сарказмом и простой банальной насмешкой на губах. Он на самом деле всегда  в своих мыслях, когда он ребенок он просто развлекается он кажется  таким каким многие привыкли видеть апатичное создание которое как ребенок легко обижается, иногда говорит веселые глупости и болтает ногами, прыгает по лужам и всегда улыбается или давится своим чутким смехом. Он не то что кажется, это его обманка на которую он порой сам покупается. Иногда ему кажется что он может что-то ощущать, с начала это простые симптомы его любопытства к кому-либо, потом он думает что есть какие-то чувства, это его же собственное забвенье. Потому что потом остается только перегар. Когда они перестают его интересовать он просто забывает о них. Он интересуется на краткое время потом, пока они всего шуты чисто подсознательно, но они шаблоны они временные. Они могут ненавидеть его, любить, издеваться, ласкать или считать богом, приравнивать к грязи, но все эмоции будут исходить только от них, он по началу будет интересоваться, может ходить рядом пожирая немым обожанием которое просто галлюцинация его мозга и чужих глаз. Он не молчалив, напротив его всегда пробирает желание что-то обсудить поболтать и за частую его интересует только этот разговор, лишь то что хочет он, если это ему не удается забрать или получить, тогда ему становится скучно и он старается занять себя чем либо. По складу ума это типичный безумец, носящий маску ребенка и маньяка в одном лице. Он ужасно жесток и ему нравится боль, как причинять ее так и терпеть это так же занимает его когти и зубы на редкие случаи. Однако он все таки страдает вечной депрессией и неполнотой, он слишком пуст внутри и он пожирает чужие эмоции и лица. Они не остаются в памяти, он просто убивает их в себе так же быстро как и все прочее. Он умеет быть ласковым, ему дается это легко, он может играть все что угодно на свой клоунский манер и вполне получать от этого часть удовольствия на некоторое время. Он при этом не стабилен его настроение быстро меняется, когда его настолько угнетает внутреннее разрушение и все что он видит, его маска которая часто врастает в его лицо, сразу отпадает. Теневые игры становятся не нужными. И он истинный усталый и ему все без разницы. Он мыслит чисто и как всегда по его мнению весьма понятно, однако частично в этих размышлениях нет логики. Да он на самом деле обычный пасмурный и правдивый по своей вкрадчивости и в эти моменты всех пугает его серьезность. И они требуют того неповторимого ребенка и порой он сам хотел бы быть таким. Его маска смеха и наигранное веселье так правдоподобно сыграны, такое оточенное мастерство, типичный педантизм. Впрочем он часто прибывает в состояние отсутствия, ностальгии по некоторым временам. Чем больше времени проходит тем сильнее он думает о том что каждое слово одна ложь, он всегда врет. И это стало обыденной частью которая стала второй натурой. С нем ему веселее наблюдать как все вкушают эту игру. Их игры, он не играет, он только насмехается. Есть кукловоды, актеры и куклы, впрочем это все их самообман. Он же просто ничто. Пустота. И его место в убогом мире его вполне радует, приносит иронию происходящего в перегаре забав. Так как время идет все становится хуже, истинная суть все чаще гнет ребячество и он понимает что достаточно скоро будет черта из его черной крови конец. И он сходит с ума еще больше. В конце его ждет полный маразм и ужасный вечный бред. Да он будет жить вечно. Его тело и мозг. Ибо в душу мы не верим и считаем что это просто часть мозга. Все прочее его обман. И он все таки при этом всем относится к этому с простой тоской. Он не тяготит этого неизбежного. Порой его это душит. Да все вокруг мусор и он не может дышать этим. Он возможно немного высокомерен и где-то кажется эгоистом, но это снова детски образ. Ему глубоко плевать на себя. Он привык к простым отведенным истинам. Он питается своими соображениями и одним единым мировоззрением другие он считает вышей глупостью. Он ненавидит мелких детей и блаженных хиппи которые капают ему на мозги. Он готов выслушать кого-либо, но для него это пустые звуки, блики которые скроются за рассветом на следующее утро. Его всегда задевало приравнивание других себя к богам. Он смеется. И те кто считает такого как он богом не ничтожны ли они настолько чтобы превышать его к обычной фантазии. Он может быть господином он умеет владеть чужими чувствами и мыслями. Ему легко их уничтожить, но почему-то он делает из них вечных игрушек которые будут с ним навсегда. Имеет в наличии некую меланхолию, так как отлично может воспроизвести в голове песни, музыку и стихи. Является приверженцем нацистских взглядов, более того он фанатичный фашист, который строит некоторую структуру своего мыслительного процесса истинно на этом. Так же находится под покровительством своего фюрера, из-за которого еще не свихнулся совсем. Это его святыня, даже более он не принадлежит миру, но он предал себя именно ему, посвятил себя идеям и своему так сказать богу окончательно без остатка. Но бывают моменты когда это теряет для него вес и он старается вернуть свою зависимость от этого. Он никому не позволит что-то вякнуть про другого вида решимость изменений. Он не лезет в политику и идеалы. Ибо все чем проповедуют другие для него зловонный мусор, все это такое ничтожное и смехотворное что доводит его до такой степени веселости что он легко впадает в истерику. Он весьма нервозный на самом деле, можно даже сказать страдает синдромом паранойи, хотя когда все его достает до предела ему и на это плевать. Когда он в истиной апатии он молчит и кроит свои мысли в тумане своих мыслей, он просто изучает небо, потолок или стену любую приятную точку где может утонуть его взгляд. Спокойным его не назовешь скорее просто переменчивым, когда он ребенок он прыгает и поражает своей гимнастической  способностью. В другое время  только стекловидные глаза намеренье его полных взаимодействий. И он снова смеется. Он не гордый, совсем нет, он может валятся в грязи прыгать по лужам и он не чувствует того что в нем что-то защемило. Он не втирает всем про свое чувство достоинства как все остальные. Он вообще не любитель разборок. Для него любые стычки только способ наделать в других дырок и смеяться от забавной боли. Он как то не лезет в гении и свои соображения особо то не разглашает, его мотивы полная бессмыслица в конце все склоняется к тому что он считает это не серьезным. Пресной шуткой.  У кого по утрам приходит  не желанное похмелье, у него громкое огорчение, так как он еще в этом мире. И это раздражает. Его сложно удивить или не возможно будет звучать правильнее он может изобразить его, но на самом деле это слишком предсказуемо. В плане доверия он его не имеет. Так как не тратит его. Ему хватит ума не доверять некому.  Рано или поздно все это станет его роковой ошибкой если он доверится, все рано или поздно сделают пакость или будут стараться убить или урвать свой кусок из него. Не выйдет он слишком изворотлив, можно порвать его плоть, но внутри  ничего не унести с собой. Там  звонко пусто.  Он как-то воровато использует обаяние лукавства так как это выглядит по детски. Он всегда легко пользует такими  примерными методами чтобы запутать. Он может тереться боком и в этом время прощаться навсегда, так как завтра либо труп, либо очередная часть толпы которую многие называют «враги». Он не умеет мечтать совершено, он может просто придумывать себе мечты на некоторые моменты когда небо зовет его со своим течением. И это уносит его в царство теней. Выходит что он весьма театрального склада, маски и игры все в не серьезную. Игры от которых зависят жизни. Он может быть все это время рядом и мило улыбаться, оскал тысячи дорог и эта улыбка просто дорога в ад. Он наверное способен на абстрактные привязанности. Но есть только одно существо которое есть вечный спутник и все прочее тот кто смог приручить дикую бестию его фюрер и он будет делать все что прикажет он, никто не знает о существование его, не исключено что ум просто сыграл с ним шутку и это только плод его фантазии на почве очередных психозов. С первых минут сложно понять кто это бабочка с легкими крыльями которые можно сломать или это ядовитая гадюка с мертвыми глазами. Решен понятия моральных норм. Для него добро и зло еще одна глупая проверенная амнистия других, на которую он не реагирует. Имеет привычку называть всех баб «милая», более распространенные понятия «детка» или сладкое «kiddo», на самом деле это скорее выказывает полное не уважение. Так как бабы его часто бесят со своими наклонностями, мужики в этом плане проще, хотя его бесит их типичный склад, короче ему не угадишь. Воображение полного сплина если разобраться в таких мелочах как его поведение которое переменчиво как волны в море. И все вроде слишком просто. Любой шаг означает только приближение к рельсам на которые он хотел бы лечь, слова которые ему не нужны простая пуля в висок. Он знает что он всегда один. Вот так просто, он втянут в свое одиночество и он привык, ему нравится, так он чувствует себя истиной точкой которая проникнута на вечную жизнь  и тягу к мертвому космосу который похоронен в его глазах.
Легко может скакать по кладбищу и дыхание развевать одуванчики по немым холодным камням. Может плюнут на икону со смехом. Он смеется над всем что он считает как сказано ранее тупостью, однако вероятно все прочее его не касается как такового. Халатно относится к своему состоянию и внешнему виду. Он как-то забыл об этом. Ему легко что-то забыть и он не будет скучать, он умеет восторженно визжат, но это не есть правильные черты, это ложь. Но с другой стороны кому есть до него дело? Ему самому нет до себя дело. Вечно один на холодной улице, и он будет ловить ртом снег и он будет идти по нему. Он всегда делает то что он хочет и в любом случает это все только забвенье. Он заключен в оковы безысходности. Для него все как черно-белое кино, он дальтоник и все прочее видит в верной монотонной гамме, он не имеет понятия о цвете в общем. Он всегда был рад своему дальтонизму. С другой стороны он всегда спокойно относился к боли и смерти, так как все это сидит в нутрии него. Если бы все было так просто и его можно было назвать простым смертником, но он бесконечен и то что сидит в нем смеется над ним и он смеется с ним. У него черный цвет крови, которая по вкусу горькая и липкая, является ядовитой так как она болезненная, он течет в его теле и по минутам разлагает его. Она может вызвать у других которые ее выпили либо болезненные перепады, либо летальный исход то и другое есть муки, намного более слабые чем то что носит в себе он. Он привык к боли как таковой, она изредка беспокоит его по своим симптомам, он просто терпит и он улыбается и скачет, пока его не съедает это до конца. И он настойчиво уверен что скоро все это перерастет в более серьезную вещь, но для него это та же шутка, и он шут в ней. Она мучает его с каждым разом все сильнее и сильнее, и чем больнее тем громче он смеется. Он маленькое черное сердце, в нем впитаны черные чернила. И он мог играть любую роль, говорить любые слова, порой не решенные раздражающего его пафоса, но он все таки есть и будет  тем что просто идет где-то рядом и его в это время тут нет. Унося то что любил в разбитом виде так забавно и он улыбался. Он только тот кто решил поломать свою жизнь, он разбил ее с самого начала. Так как она не имела цены и смысла. Другие дышат их ложью, их взглядами, он просто может сломать все принадлежавшее себе. Его маленькое черное сердце. Он имеет свои привязанности, они может и не значительные, но он любит их, он тянется к ним как к последнему что ему тут осталось. Однако же чем бы он себя не считал, чтобы не говорили другие, он не тот. Пока он смеется бездна существует. Такие смешные шутки которые играют свои внутреннее трагедии.

• БИОграфия

Black.

Это было одно из того что он мог вспомнить как нечто простое и не забивая себя до смерти тоской. Это был огонь костра и его языки которые переливались в его глазах синим цветом. Это был кровавый рассвет который прикасался к траве, давая всплеск водной глади. Это было что-то на уровне правильных линий и он просто смотрел сквозь огонь, словно это могло унести его с собой, как тот пепел который огибал воздух. Ему вспомнился город, стены исписанные черной краской, искаженное виденье мира не каждом камне. И он смеялся про себя. Это был последний миг который был ему доверен на минуту распада. В каких-то серых красках он вспомнил свое последнее день рождения. Он был готов не отмечать этот праздник, однако же бутылка вина потребовала обратного. И весь вечер он просто созерцал то к чему пришел. Это было что-то мелкое и мало значимое в общих голосах. Он просто был там и знал как долго тянется этот срок. Он тяжело прикрывал глаза, его душило и он просто банально принимал это. Так легко дышать ветром который разносит тебя как чей-то перегар. Он видел сейчас перед собой, знакомую картину, она снилась ему всегда, он был в ней как часть своего же сна. Он засыпал. Березы гнули свои ветки как руки к солнцу. Ему слышались звуки падения тел бабочек и он все таки мечтал еще раз увидеть то прекрасное поле. И он поднялся на лапы чтобы найти то что было с ним на протяжение его жизни. Он шел по земляной дороге, и ветки сгибались друг к другу, образуя зеленую арку. Было еще серо, небо почти не прониклось светом солнца которое чуть выглядывало подобно бледной луне. Он смотрел на это, вспоминая обычные вещи даже ту же детскую считалочку или игру «рельсы-шпалы», ему виделся снег и он начинал падать в его воображение. Он слышал как что-то пело ему сладким голосом в его органах которые сжимались при этом проникновенном звуке. В том огне догорала вся его жизнь, все чужие слова, все предательства, все разлуки, и в конце осталось ему пожимать только их пепел. Он все еще шел. Каждый шаг это новая музыка в сознание. Он только и мог что просто играть по этим струнам пока они не потрескались. Вода по бокам медленно кружилась в танце времени, глаза застывали смотря на это с тоской. Более никогда. Его жизнь чем это было? Скорее всего просто наброском для более громкой по сравнению с ним комедии. Он никогда не любил комедии, его раздражали трагедии, он ничего не любил при жизни. Только это место, и его там никогда не было. Этого оттенка времени нет. Он смотрел в небо, впитывая его глазами просто на прощальные секунды. Он видел как оно продолжает течь. Он уже стал видеть поле. Такое величественное. По бокам не было ничего, только горизонт и небо стало светлеть. Он шел по этой высокой траве и колосья ласково шептали что-то на узкой тропе перед ним. И тогда к нему в голову пришла глупая мысль, а что он сделал за всю свою книгу существования? Он не имел ничего путного, только простой пустой лист чуть расписанный чужим почерком. Такое вот безвыходное состояние. И ему стало просто грустно от той бессмыслицы. Он зашел на самую середину. И что-то поменялось в момент всей его истины. Снова беспощадно пролилось что-то внутри, обнажив нервы. Он имел любовь к дождю и ветру. Он родился в том безмолвном снежном аде, где его настигло самое окончательное разоблачение. В конце всегда осознаешь как ты ничтожен, как все ничтожно и стало тошнить от величественных ничтожеств, не обманывая себя, ты только мелкий глюк. И он улыбнулся как-то стянуто. Солнце уже взошло и он подобно сгорал в его лучах. Его тело медленно уходило из его же власти. Под солнцем тлели его крылья, под солнцем тлел его разум. И он упоено принимал свою смерть в своих пустых речах. Он молчал. И что-то внутри начало смеяться. Это был конец. Он знал это. Однако была одна его отрада, следующей раз будет хуже этого, далее одна боль. Он стал простой пылью в себе. Он погас. Его задули как свечу. Создание которое никогда не жило. И его более не было. Это не повторится вновь. Это только лепта ста годов одиночества. Так надо сказать. Спокойной ночи. Сейчас была одну законченная фраза и на удивление она не слетела с губ, она осталась немой и ухмылка проедала ее из нутрии. И это слово звучало звонко. Слишком поздно. Поздно.

Шутор.

Он как и прежнее «я». Не имеет ничего своего даже имени. Он. Такой же. Ничего не различается, он же просто фактически признает это. Вероятно можно познать все через себя когда ты есть ничтожество и все вокруг одна речевая оборона. Он любил город, такое грязное и жадное место, истинный облик каждого. На его глазах умирали дети, которых разрезали и грабили. Он видел как рухнул его мир когда-то давно. Он видел тысячи лиц с масками клоунов. Он слышал как радостно ликует бессмыслица в его пальцах. И он принимал все это.  С начала он играл, он был веселым и пользовался всем как ему казалось было нужным. Потом он стал как все кукловодом. Но он был всегда чем-то тонким и узким, ему после стало тяжело. И он задыхался. Снова. Он стал таким как должен был быть.  И он увядал. Он внутри старел. Все в нем тухло, все перерастало в страшную тишину. Это было так забавно.  Он безумный. И этот черный ствол который он упер в свое горло, давало ему время чтобы обдумать то к чему все таки над было стремится. У него не было прошлого. У него нет ничего. Только его мысли, но порой он принадлежит им, не они ему. Он простое создание. Но он понимает это. Его надоедливое скучающее настроение стало простым способом его утомленности. Мусор значит, и он улыбался, он смеялся. Он всегда так делает. Он был простым шутом, потому что он взял на себя такое состояние он сам принял свое понятия как должное себе самому. Это была холодная симфония звуков. Он видел войны в чужих руках и он стоял рядом. Он просто смотрел и смеялся. Он перетерпел множество лиц которые скользили вокруг него и это доводило его до отчаянья, это такое безысходное состояние. Он совершал суициды в картах, он убивал себя постоянно, но он открывал глаза и ему было только больно дышать. Он знал что в нем сидит болезнь и всем что он делал он кормил ее. Он старался ненавидеть и это принесло бы ему цель, но он не умеет это делать, все качалось у него перед глазами. И он шел по асфальту утопая в своих размышлениях, он старался иногда забыть, он уходил, он выстреливал себе в голову, чтобы получит момент истинного счастья когда его не было во всем его совершенстве. И он часто видел высокомерие и он решил попробовать, он не смог. И вот в конечных истоках в него было только. Убей меня. Он видел как гаснет свет и он прогибался под это. Он курил в больших количествах, он тряся от паранойи и нервозов он не сможет пережить этой ночи. Он пропадет в ее хвосте в самых мелких планетах. Он зарывал глаза в книгах и они делали только хуже. Он старался привязать себя к чему-то, чтобы сохранить от части свой рассудок на одной процентной доле. И он нашел своей нацизм. Он поклонился ему и он завладел его линиями. Все стало снова замыкаться. Его убивало все это. Пластмасса была везде, все из нее.  И ему хотелось видеть что-то не такое угнетенное. Не банальное. И он находил разные личности, одни игрушки к которым он терял интерес, они были именно игрушками, он не играл с ними, но быть игрушкой просто значит быть временным и все. И он был их игрушкой. Такое относительное понятие. И его порой все это совершено разлагало и он хотел простой смерти, но он был уже мертв? Нет. Он еще жив. Он может думать. Он жив черт возьми. Его все это пронизывало. И он уже стал совершено сходить с ума. Он понял что это все необратимые процессы и в конце он будет остывшим как тело мотылька после встречи с его законным огнем. Бабочки это общественное потребление, а чем он не бабочка все только используют его, он перестал на это обращать внимание. И вот он совершено сошел с ума? Нет еще нет. Он как-то не хочет этого. Это его полное отчаянье. Он понял значение слова поздно. Он не умеет плакать, и его глаза стали простыми стекляшками, он умеет только смеяться. Он всегда будет. И это самое ужасное что может быть из всех прочих абстракций. Пламенем того костра из памяти горели его мосты. Он ломал свои черты в одном зеркале. Он был куклой и он уничтожал себя этим еще больше. Он любит то что его губит. Свою депрессию, свое обреченное ничтожество. И он стал тем без истории. Он никогда не имел ее. Он стремился в то место где его не было. И он научился создавать его в подсознание. Он гладил стены и подыхал в тех душных старых постройках. Он курил все больше и он любил когда его дыхание замирала в его горле, он думал что умрет. Это такое ничтожное состояние. И его разум умирал все больше и больше. И он только шире улыбался, потому что ему стало все ровно на себя. Он простая капля мира. Вечная мелкая сущность, его нет.  И снова свои слова приходили на его ум. Бессмыслица. А главное такое простое слово. Оно звучит как сладкая утопия. Никогда больше. Никогда.

Нас там не будет.

Наш конец. Мы не существенны как таковые. Мы не одно и тоже, или мы просто отражения друг друга. Одни зеркальные материи. Мир кажется нам черновиком, мы часть клякс на полях. Одиночество, такое знакомое слово. Мы слышали его в своих гудках телефона. Каждый считает себя особенностью мира, но разве можно быть тем кем не являешься. Мы картинка в общей массе. Они могут выделять нас, считать ненормальными, и это не есть правда. Мы не принадлежим миру вот и все, мы только мысли которые нашли выход. Нас никогда не было. И не стоит поклонятся или унижать то что не имеет ничего. Такое вот отработанное устройство поиска. Мелкие частицы одних целых фигур. И нам тошно. А самое что веселое, мы знаем свой конец нас там нет и не будет, и в самой конечной черте мы уничтожим свой разум. Мы станем вечными безумцами. И ничто никогда не будет плакать о бессмертном, потерявшим разум. Дождь любимое состояние, но оно никому не принадлежит, мы просто ловим его в себе и все. Мы забираем лица, но они нам не нужны, ведь все без лица. И это просто бывший наш глюк. Мы часто видим «богов» и мы смеемся над их идеализмом. Они просто очередные ничтожества. Что же боги если вы таковые то почему же создали сей мир убогий? Не надо оправданий. Коли вы твари боги, так вы несете ответственность за это. Хлебайте суки свое «величие», упивайтесь нашей кровью, нам стало слишком привычно это. Мы знаем вас всех, вы одинаковые. Мы имеем свое притяжение нашего фюрера, но возможно мы станем сумасшедшими тогда когда забудем его и уйдем в царство теней. И мы просто всегда будет безумными и мы все таки поймем что до небес нам никогда не достучаться.

• Личный статус

и черный кабинет. и ждет в стволе патрон.

• Правила читали?

да.

• Связь с вами

смотрите профиль. если что отправлю администрации по ЛС.